Европа и ислам  История непонимания - Франко Кардини

Карл Великий: между ал-Андалусом и Багдадом

В 777 году король франков Карл, сын Пипина, в разгар военных действий находился на саксонской территории, в Падерборне. Там перед ним предстал Сулейман ибн ал-Араби, мусульманский вали (правитель) Барселоны, Хироны и Сарагосы: мы можем только догадываться, с какими трудностями он пересек все Франкское королевство, чтобы просить своего могущественного христианского соседа оказать помощь в борьбе против тирании эмира Кордовы. За это он обещал королю многочисленные города к югу от Пиренеев, и прежде всего свои собственные, богатые и процветающие. Мусульманская Испания, уверял Сулейман, безнадежно раздроблена, и завоевать ее не составит труда. Позднее в эпосе и в официальных документах эти события были пересмотрены с религиозной точки зрения, но в то время ни одну из договаривающихся сторон не смутило различие в вере или тот факт, что мусульманам — врагам эмира Кордовы — предстояло сражаться бок о бок с христианами против единоверцев.

В день Пасхи 778 года франкский отряд, получив благословение Папы Адриана I, двинулся в сторону Испании. Казалось, все шло по плану, и мусульмане — враги кордовского эмира — делом доказывали верность данному ими слову: вали разгромил эмирские войска, к нему присоединились другие его единомышленники. Но когда франки решили расквартироваться в Сарагосе, чтобы двинуться оттуда вдоль берегов реки Эбро, горожане, видимо, взбунтовались против них и собственного правителя; а возможно, и сам правитель, обеспокоенный чрезмерными успехами христиан и не питавший больших надежд на поддержку своего народа в борьбе против эмира, резко изменил свою позицию. Что именно произошло, не очень ясно: достоверно известно лишь то, что, когда утих бунт против эмира, Карлу не оставалось ничего иного, как пуститься в обратный путь; в отместку он приказал срыть — по крайней мере, частично — стены Сарагосы. Во время отступления (согласно общепринятой традиции, 15 августа) арьергард войска франков был разбит в ущелье Ронсеваль дикими горцами-басками. Этот незначительный военный эпизод эпос превратил в битву с маврами, и он прочно вошел в христианскую эпическую традицию.

Эмир Абд ар-Рахман I поначалу не предпринял никаких ответных мер против явившегося из-за Пиренеев захватчика. Но его сын Хишам (788–796) в 793 году начал решительное наступление на франкскую Септиманию, которой тогда правил один из двоюродных братьев короля, герцог Вильгельм. Волна мусульманского нашествия еще раз обрушилась на Нарбонну, которую, однако, завоевать не удалось, а оттуда устремилась на Каркассон. Несмотря на понесенные потери, поход ал-Хакама, другого сына эмира, оказался успешным и принес богатую добычу, которая, видимо, частично пошла на финансирование строительства главной мечети в Кордове. Неплохое вложение! Тем временем с берегов ал-Андалуса и Магриба отправлялись первые сарацинские рейды на Балеарские острова, население которых обратилось за помощью к королю франков.

В ответ Карл Великий начал военные действия, которые впоследствии привели к образованию Испанской марки. Во главе франкских войск стоял герцог Вильгельм, который в 801 году взял Барселону, хотя ему не удалось дойти до Эбро и укрепиться в городе Тортоса, расположенном в устье этой реки. Более того, между Барселоной и Тортосой образовалось нечто вроде «ничейной зоны», которая исчезла только в XII веке в результате нового наступления — на этот раз арагонцев. Тем временем новый христианский император — которому дипломатические контакты с барселонским валы и с византийской императрицей Ириной сказали о сложности и обширности мира гораздо больше, чем ученые беседы с Алкуином Йоркским и Павлином Аквилейским, — уже искал новых союзников, которые прямо или косвенно могли бы помочь ему урегулировать отношения с Испанией. И он находил таких союзников, причем это были выдающиеся личности.

Впрочем, здесь у императора было множество предшественников. Если каролингские монархи, наследники Меровингов и союзники римских пап, — что и предопределило их географические и культурные горизонты, — имели довольно скудное представление о расстановке сил в восточной части Средиземноморья в VIII веке, то другим наблюдателям открывалась совсем иная панорама. Например, Константинополь и Багдад пристально следили друг за другом и постоянно высматривали в имеющейся расстановке сил как возможных союзников, так и потенциальных «друзей врагов», которые объективно являлись для каждого противниками. При халифском дворе, который разместился в Месопотамии, в новой столице, основанной в 762 году в нескольких милях от древнего и прославленного Ктесифона и получившей сперва многообещающее арабское имя «Мединат ас-Салам» («Город мира»), уже не проявляли интереса к неисламским цивилизациям: это свойство мусульманской культуры со временем станет одной из причин ее кризиса в Новое время. Интерес представляли разве что Византия, Индия и Китай, а варвары с далекого северо-запада не казались достойными внимания (что в те времена было вполне оправданно). Однако довольно скоро пришлось признать, что эти варвары могут, по меньшей мере, создать проблемы как кордовским Омейядам, которые упорно не признавали новых халифов, так и империи «Рум», то есть Византии.

Еще в 765–768 годах состоялся обмен посольскими миссиями между аббасидом Абу Джафаром ал-Мансуром (754–775)[6] и Пипином. У сына последнего было две веские причины для возобновления отношений с новым халифом, великим Харуном ар-Рашидом (786–809), государем из «Тысячи и одной ночи». Прежде всего — ситуация на Пиренеях, где обострились отношения между эмирами Кордовы, наследниками старой династии Омейядов, использовавшими это обстоятельство для поддержания собственного религиозного престижа, и вали, которые были согласны покориться лишь «Повелителю правоверных», находящемуся в далекой Месопотамии (или считали свою преданность Аббасидам удобным предлогом для неподчинения Омейядам в ал-Андалусе). В 799 году сарацинский наместник города Уэска вручил Карлу в Ахене почетные дары и пообещал сдать город, если император предпримет новый поход за Пиренеи. Второй причиной был Иерусалим: он находился под властью Аббасидов, но его посещало все больше западных паломников. Стремясь быть посредником в отношениях западного христианства и Святой земли, — и эту роль он не намеревался уступать правителям Византии, — король франков принял посланцев иерусалимского патриарха, которые передали ему благословение и реликвии. В «Анналах королевства франков» («Annales regni francorum») говорится даже о «вручении ключей» от храма Воскресения и от часовен Голгофы и св. Гроба Господня, однако это, скорее всего, преувеличенное описание обычной дипломатической вежливости.

Кроме того, в 797 году — спустя всего лишь четыре года после набега ал-Хакама и во время создания Испанской марки — Карл отправил посольство и к халифу. В него входили трое мирян: Лантфрид, Сигизмунд, и иудей Исаак. Согласно документу из монастыря Райхенау под названием «Чудо святого Генезия» («Miracula sancti Genesii»), они отправились на Восток вместе с двумя священниками, посланными Гебхардом, графом Тревизанским, имея поручение привезти из Святой земли мощи святых Генезия и Евгения.

В июне 801 года император, находившийся тогда в Павии и всего двумя месяцами ранее встретившийся с посланцами иерусалимского патриарха, получил известие о том, что в порт города Пизы прибыли послы халифа: это была миссия, посланная в ответ на императорскую. Действительно, в Пизе высадились представитель халифа и посланник эмира города ал-Аббасии (ныне Фустат в Тунисе). Они сообщили императору, что Исаак, единственный из трех посланников, который остался в живых, находился на пути в Европу и вез дары Повелителя правоверных, но был вынужден задержаться на африканском берегу, так как один из даров был довольно громоздким.

За Исааком отправили несколько кораблей, и в октябре следующего года он высадился в городе Портовенере, везя с собой, кроме всего прочего, тот самый дар, который император ждал с таким нетерпением: слона Абу л-Аббаса. Но Карл к тому времени уже вернулся в Ахен, и никто не решился вынуждать животное предпринимать зимой путешествие через Альпы. Поэтому императору пришлось ждать до июля 802 года, прежде чем увидеть слона — животное, о котором так много рассказывали римские хроники, но которое уже много веков не видели на Западе. К сожалению, Абу л-Аббас не смог долго переносить суровый для него климат прирейнских областей, будучи родом из жаркой Индии (прирученных слонов доставляли в Персию именно оттуда). Он умер в июне 810 года. Его смерть глубоко опечалила императора, который привязался к слону, и вызвала живое любопытство у народа: все хотели увидеть, как скелет животного, согласно поверью, превратится в слоновую кость.